| Главная » Статьи » Проза |
"...СПАСТИ, ХОТЯ БЫ, ОДНОГО..."
глава 2 «...слышен в Раме, вопль...» Я не отходил от прадедушки теперь ни на шаг. Мне почему-то казалось, что только я могу его защитить, и именно сейчас я нужен ему как никогда. Я везде следовал за ним, слушал его разговоры со стариками, и больше теперь находился не дома а в синагоге «Золотая Роза», куда всё больше и больше, каждый день, приходило евреев. Я прекрасно помню рава Давида Кахане, и его слова, что мы умеем объединяться за пять минут до трагедии. Он о чём-то подолгу разговаривал с прадедушкой, потом они вместе разговаривали с людьми, в чём-то их убеждали, но те, видимо, не хотели их слушать. Я даже расстраивался, мне даже было обидно, словно переживал те же чувства, что и прадедушка. А что он говорил людям? И он, и рав, и даже я, правда не словами, а присутствием, говорили что надо уезжать, бежать, подальше от Львова, но почему-то все думали, что уйдут одни, придут другие и всё останется как есть, как и было всегда. И вот, Красная Армия ушла. Мы не уехали не потому что не хотели, а потому что не успели. Вокзал был переполнен людьми, поезда шли гружённые даже на крыше, пешком идти было бесполезно. Вот мы и остались. Решили идти пешком, но было поздно. Красная Армия ушла... В городе начался хаос, власть моментально исчезла, а последний день июня пришли они... На нашей улице появился огромный транспарант: «Слава Украине! Слава Вождю Адольфу Гитлеру!» Я наблюдал в окно за тем, как люди вывешивают в окнах сине-жёлтые флажки, слышал отдалённый шум и вдруг увидел, впервые в своей жизни, немецких солдат. Тут поднялось «Ура! Слава!» и я даже спрятался за занавеску, настолько мне стало страшно. Я понял, что это враги и что надо прятаться, но прятаться мне не хотелось. Почему-то мне захотелось иметь собственный пулемёт, или, хотя бы снайперскую винтовку. Но ни того, ни другого у нас не было. - Отойди от окна, - сказала мама и я её послушал. Так я просидел всё утро. А ближе к обеду в городе стало полно народу, появились какие-то люди в непонятных мундирах с непонятными наградами, нарядно одетые местные, парни с сине-жёлтыми повязками на рукавах и все куда-то шли. - Мам, ну можно!?? Я хочу посмотреть! - начал упрашивать я. Мама глянула на прадедушку. Тот кивнул. - Пусть идёт. Может ему повезёт? - Только прячься от знакомых, - сказала мама. Я выскочил в двери и пошёл за всеми, даже побежал. Но потом притормозил и осмотрелся. Немцев было не так много, как мне показалось. Почему-то немцы разговаривали между собой на украинском языке. Настоящих немцев я увидел не сразу. На Княжей горе, на башне, уже висел сине-жёлтый флаг, такой же как и те, что развешивали на улицах. Проехал грузовик, полный людей в военной форме, один из которых в рупор всех созывал «к дому Просвиты». Куда это нужно идти, зачем и где этот дом, я не знал и поэтому просто пошёл за всеми. Там была толпа. Эта толпа кого-то приветствовала, громко хлопала в ладоши, радостно свистела и размахивала флагами, сине-жёлтыми и красными со свастикой. «Это немецкие флаги», - понял я... На балконе стоял человек чем-то похожий на Кагановича. Только более худой. Но в таких же очках. Он поднял руку и все затихли... Человек начал говорить: - Волей украинского народа, - услышал я, - Организация Украинских Националистов под руководством Степана Бандеры провозглашает... - в общем, говорил он не долго и я понял, что Украина теперь, то ли совершенно независимое государство, то ли теперь это часть Германии, но когда он закончил толпа снова начала кричать. Я выхватывал лишь отдельные фразы, и очень сомневаюсь, что люди сами себя слышали. Но друг друга они слышали, видимо, потому что повторяли одно и то же. - Слава Степану Бандере! - Слава Митрополиту Андрию! - Слава Адольфу Гитлеру! - Слава Украине! Героям Слава! У меня чуть не заложило уши. Наверное, если бы я не спрятался за деревом (мама сказала же прятаться от знакомых?), то этот шум меня бы снёс с ног, но с ног меня снесло другое. Точнее не снесло, а сорвало и заставило бежать домой, быстро, бегом, а если бы дома не было мамы и прадедушки, то я наверное бы не домой побежал, а туда, где меня ни кто не смог бы найти. Но в тот момент мне показалось, что надёжнее дома укрытия нет. - Смерть москалям! Смерть ляхам! Смерть жидам! Смерть комиссарам! - заревела толпа. - Убивайте жидов! Смерть..! В общем, дороги я не помню, но в дом я влетел, в квартиру заскочил и начал бешено запирать все замки и засовы... - Что ты делаешь? - спросила мама и я обернулся, подперев спиной двери. - Мама... мама... они хотят нас убить... - прохрипел я и заметил, что страха больше нет, а есть вопросы, куда спрятать маму и прадедушку, - давай убежим.... - Кого? - Они идут громить евреев... Прадедушка поднялся. Я подбежал к нему и обхватил его руками, уткнувшись лицом в одежду. Мама шила мне рубашку... Она больше ничего не спрашивала... На улице был шум, крики, вопли, билось стекло, смех, то тут, то там слышались выстрелы. И одиночные, и очереди, и одни за другим... Я понял, почему мама ничего не спрашивала. Ей и так всё стало понятно... Прадедушка присел. Я не отрывался от него, словно прилип, просто не хотел отпускать. И мне сильно хотелось плакать. Но я не мог. Я боялся что меня услышат... И так шли минуты. Не долго... Но их так хотелось продлить, растянуть, остановить, что это невозможно описать. И поэтому я не нахожу слов... - Что бы не случилось, - сказал прадедушка, - помни имя своё. И прежде всего не забывай, что ты еврей, а потом уже всё остальное, - улыбнулся он и спросил, - ты понял? - Угу, - кивнул в ответ я... Наконец, на лестнице послышались шаги... Да что там ждать? У нас был первый этаж, с выходом на внутренний дворик... - Миша, - посмотрела на меня мама, а я оторвавшись от прадедушки, хотел было броситься к ней, но она меня остановила, схватив за руки. - Миша, там, под комодом есть ниша в стене. Она заклеена обоями. Но они отодвигаются и задвигаются как форточка. Ты маленький. Только ты туда влезешь. Спрячься. И что бы ни было, сиди тихо как мышонок. Понял? - Понял, - отступил я. Дверь начали ломать то ли бревном, то ли прикладами.. не знаю. Но мне почему-то представлялись приклады и озверевшие лица тех кто разносит нашу дверь... Мама затолкала меня под комод, и я словно провалился в этот тайник. «Шторка» из обоев закрылась... Вдруг всё стихло и по квартире раздался топот сапог... «Я не видел этого тайника. А значит и меня не видно... Но мне видно всё что в комнате. И хорошо, что только ноги тех кто там. Иначе и меня бы увидели... », - думал я. - Почему не открываем? - наконец услышал я чей-то голос, такой страшный, как мне тогда показалось, что я его запомнил на всю жизнь... Чьи-то сапоги подошли к маме... - Почему не открываем? - повторился вопрос, - говорят, что не только жидовка, но ещё и комиссарша? Тишина... Тишина, которая давила на уши сильнее, чем я зажимал себе рот ладонью, чтобы не закричать... - Ну что, пообщаемся? - повторил человек, а ему ответил второй. - У них крысёнок ещё есть. - Где твой щенок? - спросил у мамы первый. - Ушёл с утра, - ответила мама. - Очень ты спокойная, комиссарша, - сказал человек. - Может у старика спросить? - Он не знает. - Да ты что? - ответил ей тот и закричал, что даже я чуть не оглох, - где твой крысёнок который нашим детям мозги полоскал!!! Он схватил маму... Как будто подбитая белая птица упала на пол недошитая рубаха... Человек швырнул маму на пол и ударил наотмашь сапогом. Я услышал стон. Потом удары. Снова стон. Потом не слышал ничего, потому что меня оглушил выстрел... Потом второй... И в этот миг поднялся прадедушка... Он встал перед убийцами мамы, переступил через её тело и вплотную подошёл к стрелявшему... - Вы не знаете греха, - услышал я голос прадедушки, и в какую то долю секунды, его трость сорвалась с места и прямо у меня перед глазами мешком упало тело маминого убийцы с раскроённым черепом... Потом снова выстрел... Маминого убийцу подняли и куда-то поволокли... Я понял так, что прадедушка его убил... Наступила тишина... Сколько я тут пробыл, сколько прятался под комодом я не знаю... Следом за убийцами пришли какие-то люди, всё громили, вытаскивали наши вещи и даже подушки порвали. Комод, который прятал меня, опустошили полностью. А выстрелы и крики на улице не прекращались... И так было долго... Наконец наступила ночь... Точнее не ночь, а её подобие. Какие-то сумерки в свете факелов, горящего напротив дома, так что когда я вылез из своего убежища, то мог всё прекрасно видеть... Закрыл маме глаза и подполз к прадедушке... Я даже не плакал. Я просто понял, что плакать бесполезно. Этим не вернёшь никого и никому не поможешь. Мне почему-то подумалось, что прадедушке, наверное, холодно и я просто обязан теплее укутать его в телогрейку. Откинув телогрейку я замер... Под ней он прятал четыре Георгиевских Креста и Орден Боевого Красного Знамени... И тут я расплакался... Мне стало всё равно. Я снял ордена, понимая их ценность, спрятал глубоко в карман пиджака, потому что не хотел, чтобы какие-то фашисты глумились над ними. Просто представил, что видели эти кресты и этот орден, что не продаются на базаре, и каждый из них может рассказать о том, кем был мой прадед... Я вышел из дома и направился сам не знаю куда. Почему-то я подумал, что надо уходить из города и двигаться на восток. Пешком. Домой. Туда, где я буду чувствовать себя в безопасности. А тут мне было просто всё равно... Было светло, жарко и страшно из-за пьяных фашистов говорящих по украински. Даже не говорящих, а кричащих. И я уже не чувствовал ужаса о того, что происходило совсем рядом со мной. А вокруг убивали, избивали, кого-то волокли, кого-то вешали, жгли, резали... Кто-то умолял о пощаде, просил за кого-то, а я просто шёл словно ничего не видя... Кто-то сбил с ног и в тот же миг я получил сильнейший пинок, от которого перевернулся и скатился в канаву, прямо в грязь... Глянув на обидчика, я оторопел.... Микола... - Микола! - закричал я, - мы же друзья! - Сейчас узнаешь пластунских буков, жидовская свинья! - услышал я в ответ и сам не зная как увернулся от удара палки, которая целила мне прямо в голову. Потом второй раз. Микола смеялся. - Крутись, валяйся свинья. Ещё поваляемся давай? Мне было и больно, и обидно. Больно не потому, что было больно, а потому, что я считал другом своего врага, которому доверял самое сокровенное, что было у меня в душе. Я вскочил, перехватил его удар и сбив с ног отшвырнул палку. - Помогите! - заорал Микола, - тут жид меня убивает! Но судя по всему его ни кто не слышал, потому что на помощь ни кто не пришёл. Я выскочил из канавы первый и запустил в Миколу то, что попалось под руку. Это оказался булыжник из мостовой, каким-то чудом выбитый на тротуар... Микола заорал ещё сильнее, но единственное, что я понял, это был крик крик обречённого, которому разбили голову. Сомневаюсь, что я его сильно ранил. У меня тогда было не столько сил, чтобы убить камнем, но достаточно, чтобы убежать... И я убежал... Во Львове есть парк, в котором вполне возможно спрятаться. Дотянув до него, мне показалось, что под покровом ночи гораздо больше опасностей, чем ранним-ранним утром, когда эти фашисты уже угомонятся и захотят отдохнуть от своих убийств. В этом парке я нашёл потаённое местечко, о котором узнал в первые дни своего приезда во Львов. Я залез поглубже и решил просто лежать и слушать тишину. Но наткнулся на кого-то, кто туда залез раньше меня. - Кто тут? - прошептал я, даже испугавшись. - Мы с мамой, - услышал я детский голос. - Кто мы? Ты кто? - Сара... А маму зовут Рахель... Мы с Варшавской. - Как вы тут разместились вдвоём? Тут на одного места мало... - спросил я, и обернувшись увидел девочку лет семи. - Мы поместились, - ответила она и приподняла руку... Я впервые в жизни заорал от ужаса и выскочил оттуда как ошпаренный. Её ручку крепко зажимал обрубок чужой кисти... Я снова бежал... бежал... пока не упал и не скатился куда-то... | |
| Просмотров: 413 | |
| Всего комментариев: 0 | |